Чьи художества? Михаил Бычков
«Искусство — честное зеркало, отражающее всю подноготную художника»
В гостях рубрики «Чьи художества?» - Михаил Бычков.
Петербургский художник, иллюстратор, дизайнер книги.
Член Союза художников России с 1982 года.
Автор книжных иллюстраций к произведениям Александра Пушкина, Николая Гоголя, Антония Погорельского, Федора Достоевского, Льва Толстого, Александра Грина, Шарля Перро, Астрид Линдгрен и многих других.
Михаил сотрудничает с российскими и зарубежными издательствами и оформил и проиллюстрировал более сотни книг.
Лауреат многочисленных отечественных конкурсов искусства книги.
За иллюстрации к книге Александра Грина «Алые паруса» Михаилу Бычкову в 2002 г. был присуждён Почётный диплом Международного совета по детской книге (IBBY) — высочайшая международная награда за достижения в сфере книжного искусства. Эта книга вошла в Почётный список самых красивых книг мира, а имя художника было занесено в Почётный лист лучших иллюстраторов мира.
Произведения Михаила Бычкова хранятся в российских и зарубежных собраниях.
- Какие книги, прочитанные в детстве, вдохновили Вас к выбору профессии?
В детстве я прочел все тома «Библиотеки приключений», читал запоем, воспринимал иллюстрации как документы. Учился я в Средней художественной школе при институте им. И. Е. Репина Академии Художеств СССР, так что с 11 лет моя будущая профессия художника была предопределена.
Я думаю, что вдохновила меня стать художником книги атмосфера любви к книге, царившая в нашем доме. Папа работал в книжной торговле, был страстным книгочеем, мама была библиотекарем. Когда мне исполнилось 7 лет, папа научил меня оборачивать книги в самодельную обложку из газеты. Я могу это сделать с закрытыми глазами и сейчас.
Также на мой выбор повлиял и культ книги и книжной графики среди моих друзей-однокашников, впоследствии ставших известными иллюстраторами. Я имею в виду Александра Аземшу, Валерия Цикоту, Никиту Андреева, Галю Лавренко и др.
- Есть ли иллюстрации, которые в детстве нравились, а с возрастом — перестали?
Мне повезло, любимые с детства иллюстрации Доре, Конашевича, Лебедева, Васнецова, Чарушина, Ермолаевой с возрастом и опытом самостоятельной работы не только не разонравились, но восхищают всё больше. Сейчас я глубже понимаю высокое мастерство этих художников и чувствую доброту, светящуюся сквозь рисование. У них нет холодного формализма и дефицита любви. Иллюстрации Доре к «Приключениям барона Мюнхгаузена» в детстве мне даже снились, как мультфильм.
- Какие качества нужны для того, чтобы стать детским иллюстратором? Каждый художник может им стать или нужны особые человеческие качества?
Думаю, не каждый художник может быть детским иллюстратором. Искусство — честное зеркало, отражающее всю подноготную художника. Для меня главное качество художника детской книги — природная доброта, а уже к ней должны быть приложены любознательность, огромное терпение и усидчивость, умение «кожей» чувствовать, что интересно ребёнку. Мастерство, владение профессией — это уже по умолчанию.
- Что самое основное Вы вынесли для себя при работе над книгами за годы работы? Изменилось ли Ваше отношение к профессии по сравнению с тем, когда Вы только начинали?
Так сложилось по жизни, что у меня две профессии, и в каждой из них я сделал много проектов. Это книжный дизайн и иллюстрация. Профессия дизайнера с годами приучила меня относиться к книге, как к целому во всех, иногда сложных, взаимосвязях между элементами: набором, колонцифрами, колонтитулами, разными типами иллюстраций; выстраивать все элементы так, чтобы они работали на текст, на образ книги.
Работа в иллюстрации открыла мне увлекательную возможность создавать свой мир, параллельный и адекватный тексту.
Сейчас я люблю свою работу так же трепетно и нежно, как и во времена рисования первых книг. Это чувство очень интимно.
С годами у меня сложился такой путь работы над книгой, для меня самый эффективный: чтение текста, изучение биографии писателя, поиск материалов, связанных с эпохой, временем написания, топографией, материальной культурой. Причём в самых разнообразных и неожиданных источниках. Даже если это сказка. Затем — разработка поразворотного эскизного макета сразу с укладкой в полиграфический объём, кратный 8 или 16 страницам. Работа над макетом — это, по сути, режиссура книги. Именно в процессе рисования эскизного макета постепенно проявляются образы будущих персонажей.
После того, как макет какое-то время отлежится, я приступаю к рисованию оригиналов иллюстраций. Я импровизатор и нередко ухожу от эскизов, даже по ходу меняю сюжеты.
- Есть ли художники, повлиявшие на Ваш творческий путь? Кто Ваши самые любимые иллюстраторы? Ваша любимая техника?
Наверно, так или иначе, на меня влияли все художники-иллюстраторы, которые мне нравились — как наши, так и зарубежные. Всех не перечислишь. Но я принципиально никогда никому не подражал, не шёл по чужому следу. Я учился не внешним вещам: умению «расшелушивать» текст, добираться до «ядрышка», искать форму рисования, адекватную характеру текста. Я люблю учиться, но тому, что мне близко.
Я трижды изобретал новую для себя технику и менял стиль рисования, этого требовали новый текст и новые образы.
- Среди молодых иллюстраторов, особенно европейских, процесс создания рисунка перешёл в компьютерную плоскость. Создавая набросок на бумаге, всю остальную работу они дорисовывают с помощью профессиональных программ. Используете ли вы новые технологии и как к ним относитесь?
Я дружу с компьютером. По мере необходимости осваиваю новые возможности. В работе же компьютерные технологии я не использую — мне это неинтересно. Люблю, когда из-под руки сквозь линии, фактуры, цвет проступают на моих глазах новые образы, иногда для меня неожиданные. Во мне сильно желание создавать нечто уникальное, ничем не опосредованное.
- Основывается ли Ваш выбор иллюстрации той или иной книги на том, что Вы предпочитаете классику современной литературе?
Для меня классика — это то, что живо, волнует, очаровывает. Время создания не имеет значения. В этом смысле я не делю литературу на классическую и современную. Выбираю то, что меня увлекает.
- По Вашим иллюстрациям «Алых парусов» Грина очень заметно, насколько выразительно раскрыта Вами тема книги, создан ее целостный образ и при этом Вы видите ее несколько не так, как остальные художники. Что подсказало Вам путь к такому оригинальному решению изображения?
Я вижу тему книги так, как вижу. Об оригинальности не забочусь. Меня волнует адекватность того, что я делаю, тексту. Этот путь сам приводит к неожиданным, со стороны кажущимся оригинальными, результатам.
Описанную в «Алых парусах» чудесную историю мне хотелось «поставить на землю», сделать её ощутимо реальной, отмести пошловатый «романтический флёр», наброшенный на эту вещь в советские времена. «Алые паруса» о другом: об умении творить добро своими руками, о любви, мужестве и взаимопонимании. Очень актуально, не правда ли?
В процессе экспериментов у меня родилась сложная многослойная живописная техника, которую я использую и развиваю до сих пор.
Каждый дизайнер знает, что со времён Гутенберга самое консервативное в книге — прямоугольность полосы набора. Для «Алых парусов» я придумал сделать набор текстовой полосы в форме паруса. Такой набор стал не менее, чем иллюстрации, выразительной частью образа книги. Сам текст превратился в движущийся парусник. Конечно, через правильно подобранный кегль шрифта и интерлиньяж я позаботился о хорошей читаемости текста.
- Расскажите, пожалуйста, как строилась Ваша работа над книгами «Медный всадник» и «Невский проспект»? Вы для этого занимались полноценным изучением эпохи: быта, психологии, нравов?
Как сочетается такое доскональное изучение материала с творческим процессом, полетом фантазии?
Иллюстрированию «Невского проспекта» Гоголя предшествовала основательная исследовательская работа. Я хотел «войти» в текст, стать участником событий и ввести с собой читателя. Я прошёл маршрутами художника Пискарёва и поручика Пирогова, нашёл дома — очевидцы событий. В запасниках Эрмитажа потрогал единственное сохранившееся уличное женское платье времён Гоголя — «Чёрное домино». Выяснил цвет света масляных фонарей. Установил, как подвязывали стволы деревцев на Невском к опорным палкам (так же, как и сейчас). У специалистов узнал, что именно при ношении военного костюма являлось позором для офицерской чести, и как «с понтами» офицеры носили шляпы-двууголки. В общем, полезно поработал.
Любимые строки «Медного всадника» заставили меня погрузиться в изучение Петербурга 1824 года. Во время наводнения город был другой: на месте зданий Сената и Синода, Зоологического музея были другие постройки. Александровскую колонну ещё не воздвигли, Главный штаб не достроили, строительство Исаакиевского собора ещё продолжалось. Цвет Зимнего дворца был сдержанно-жёлтый. От мраморных львов, на одном из которых спасался Евгений, до Медного всадника и Невы простиралась пустая голая площадь.
Очень мне помогло то, что большое наводнение на Неве я видел в 16 лет своими глазами. Меня поразил тёмно-песочный цвет воды. Нева шла под пронзительный фальцет ветра против течения не волнами — горами, немного не достигая вершин арок Дворцового моста. Мне кажется, эти впечатления из юности оживили и усилили иллюстрации.
По моему опыту, неожиданный и интересный материал помогает созданию новых образов. По возможности доскональное и полное изучение материала меня не сковывает, а окрыляет.
- Книга какого автора была первой Вашей большой работой как иллюстратора?
Моей первой большой работой в иллюстрации были «Три толстяка» Юрия Олеши (1986 г.). Эта работа была для меня принципиальной. Она многое определила в моей последующей жизни и творчестве. Это был мой первый авторский проект.
- Какая книга, проиллюстрированная Вами, самая любимая? Над какой было труднее всего работать?
У меня всегда любимая книга та, над которой я работаю сейчас. Прежние мои книги я люблю, как детей, со всеми их достоинствами и недостатками. Труднее всех мне далась книга поэзии для детей современных французских поэтов «Месье, месье, который час?». Я долго не мог понять, как иллюстрировать стихи вообще, и стихи для детей в частности. С прозой мне легко — наработаны свои методики и подходы. Дело пошло, когда я понял, что поэт пишет своё, и мне надо рисовать своё, но, как написал Григорий Кружков, всем «надо играть по одним правилам». Меня так захватила свобода в рисовании для стихов (иллюстрированием это не назовёшь), что я думал в дальнейшем рисовать только детские поэтические книги. У нас чудесные детские поэты!
Читаю в основном нужные для работы тексты. Я так устроен, что, когда рисую, так глубоко вхожу в текст, что постороннее читать не могу. Когда очень устаю, читаю Юрия Коваля. Недавно появилось время между проектами, читал Брэдбери. Только что закончил иллюстрации к двум ранним сатирическим повестям Ф. М. Достоевского.
- Каким Вы видите будущее книги?
Я не пророк, но, думаю, в будущем, конечно, детская книга будет жить. Возможно, с приходом новых технологий изменится её форма. Ещё, мне кажется, бумажная книга сохранится в виде высокохудожественных подарочных изданий, как с иллюстрациями художников, так и по тематике искусства.
Петербургский художник, иллюстратор, дизайнер книги.
Член Союза художников России с 1982 года.
Автор книжных иллюстраций к произведениям Александра Пушкина, Николая Гоголя, Антония Погорельского, Федора Достоевского, Льва Толстого, Александра Грина, Шарля Перро, Астрид Линдгрен и многих других.
Михаил сотрудничает с российскими и зарубежными издательствами и оформил и проиллюстрировал более сотни книг.
Лауреат многочисленных отечественных конкурсов искусства книги.
За иллюстрации к книге Александра Грина «Алые паруса» Михаилу Бычкову в 2002 г. был присуждён Почётный диплом Международного совета по детской книге (IBBY) — высочайшая международная награда за достижения в сфере книжного искусства. Эта книга вошла в Почётный список самых красивых книг мира, а имя художника было занесено в Почётный лист лучших иллюстраторов мира.
Произведения Михаила Бычкова хранятся в российских и зарубежных собраниях.
- Какие книги, прочитанные в детстве, вдохновили Вас к выбору профессии? В детстве я прочел все тома «Библиотеки приключений», читал запоем, воспринимал иллюстрации как документы. Учился я в Средней художественной школе при институте им. И. Е. Репина Академии Художеств СССР, так что с 11 лет моя будущая профессия художника была предопределена.
Я думаю, что вдохновила меня стать художником книги атмосфера любви к книге, царившая в нашем доме. Папа работал в книжной торговле, был страстным книгочеем, мама была библиотекарем. Когда мне исполнилось 7 лет, папа научил меня оборачивать книги в самодельную обложку из газеты. Я могу это сделать с закрытыми глазами и сейчас.
Также на мой выбор повлиял и культ книги и книжной графики среди моих друзей-однокашников, впоследствии ставших известными иллюстраторами. Я имею в виду Александра Аземшу, Валерия Цикоту, Никиту Андреева, Галю Лавренко и др.
- Есть ли иллюстрации, которые в детстве нравились, а с возрастом — перестали?
Мне повезло, любимые с детства иллюстрации Доре, Конашевича, Лебедева, Васнецова, Чарушина, Ермолаевой с возрастом и опытом самостоятельной работы не только не разонравились, но восхищают всё больше. Сейчас я глубже понимаю высокое мастерство этих художников и чувствую доброту, светящуюся сквозь рисование. У них нет холодного формализма и дефицита любви. Иллюстрации Доре к «Приключениям барона Мюнхгаузена» в детстве мне даже снились, как мультфильм.
Думаю, не каждый художник может быть детским иллюстратором. Искусство — честное зеркало, отражающее всю подноготную художника. Для меня главное качество художника детской книги — природная доброта, а уже к ней должны быть приложены любознательность, огромное терпение и усидчивость, умение «кожей» чувствовать, что интересно ребёнку. Мастерство, владение профессией — это уже по умолчанию.
- Что самое основное Вы вынесли для себя при работе над книгами за годы работы? Изменилось ли Ваше отношение к профессии по сравнению с тем, когда Вы только начинали?
Так сложилось по жизни, что у меня две профессии, и в каждой из них я сделал много проектов. Это книжный дизайн и иллюстрация. Профессия дизайнера с годами приучила меня относиться к книге, как к целому во всех, иногда сложных, взаимосвязях между элементами: набором, колонцифрами, колонтитулами, разными типами иллюстраций; выстраивать все элементы так, чтобы они работали на текст, на образ книги.
Работа в иллюстрации открыла мне увлекательную возможность создавать свой мир, параллельный и адекватный тексту.
Сейчас я люблю свою работу так же трепетно и нежно, как и во времена рисования первых книг. Это чувство очень интимно.
- Как выбираются книги, которые Вы беретесь иллюстрировать?
Поскольку я почти не рисую заказных книг, а предлагаю издательствам свои проекты — для меня главные критерии выбора книг для работы такие: мне должен очень нравиться текст, и должно быть очень сильное желание создать новый образ этой книги.
- Как поэтапно строится работа над книгой? Поскольку я почти не рисую заказных книг, а предлагаю издательствам свои проекты — для меня главные критерии выбора книг для работы такие: мне должен очень нравиться текст, и должно быть очень сильное желание создать новый образ этой книги.
С годами у меня сложился такой путь работы над книгой, для меня самый эффективный: чтение текста, изучение биографии писателя, поиск материалов, связанных с эпохой, временем написания, топографией, материальной культурой. Причём в самых разнообразных и неожиданных источниках. Даже если это сказка. Затем — разработка поразворотного эскизного макета сразу с укладкой в полиграфический объём, кратный 8 или 16 страницам. Работа над макетом — это, по сути, режиссура книги. Именно в процессе рисования эскизного макета постепенно проявляются образы будущих персонажей.
После того, как макет какое-то время отлежится, я приступаю к рисованию оригиналов иллюстраций. Я импровизатор и нередко ухожу от эскизов, даже по ходу меняю сюжеты.
- Есть ли художники, повлиявшие на Ваш творческий путь? Кто Ваши самые любимые иллюстраторы? Ваша любимая техника?
Наверно, так или иначе, на меня влияли все художники-иллюстраторы, которые мне нравились — как наши, так и зарубежные. Всех не перечислишь. Но я принципиально никогда никому не подражал, не шёл по чужому следу. Я учился не внешним вещам: умению «расшелушивать» текст, добираться до «ядрышка», искать форму рисования, адекватную характеру текста. Я люблю учиться, но тому, что мне близко.
Я трижды изобретал новую для себя технику и менял стиль рисования, этого требовали новый текст и новые образы.
- Среди молодых иллюстраторов, особенно европейских, процесс создания рисунка перешёл в компьютерную плоскость. Создавая набросок на бумаге, всю остальную работу они дорисовывают с помощью профессиональных программ. Используете ли вы новые технологии и как к ним относитесь? Я дружу с компьютером. По мере необходимости осваиваю новые возможности. В работе же компьютерные технологии я не использую — мне это неинтересно. Люблю, когда из-под руки сквозь линии, фактуры, цвет проступают на моих глазах новые образы, иногда для меня неожиданные. Во мне сильно желание создавать нечто уникальное, ничем не опосредованное.
- Основывается ли Ваш выбор иллюстрации той или иной книги на том, что Вы предпочитаете классику современной литературе?
Для меня классика — это то, что живо, волнует, очаровывает. Время создания не имеет значения. В этом смысле я не делю литературу на классическую и современную. Выбираю то, что меня увлекает.
Я вижу тему книги так, как вижу. Об оригинальности не забочусь. Меня волнует адекватность того, что я делаю, тексту. Этот путь сам приводит к неожиданным, со стороны кажущимся оригинальными, результатам.
Описанную в «Алых парусах» чудесную историю мне хотелось «поставить на землю», сделать её ощутимо реальной, отмести пошловатый «романтический флёр», наброшенный на эту вещь в советские времена. «Алые паруса» о другом: об умении творить добро своими руками, о любви, мужестве и взаимопонимании. Очень актуально, не правда ли?
В процессе экспериментов у меня родилась сложная многослойная живописная техника, которую я использую и развиваю до сих пор.
Каждый дизайнер знает, что со времён Гутенберга самое консервативное в книге — прямоугольность полосы набора. Для «Алых парусов» я придумал сделать набор текстовой полосы в форме паруса. Такой набор стал не менее, чем иллюстрации, выразительной частью образа книги. Сам текст превратился в движущийся парусник. Конечно, через правильно подобранный кегль шрифта и интерлиньяж я позаботился о хорошей читаемости текста.
- Расскажите, пожалуйста, как строилась Ваша работа над книгами «Медный всадник» и «Невский проспект»? Вы для этого занимались полноценным изучением эпохи: быта, психологии, нравов?
Как сочетается такое доскональное изучение материала с творческим процессом, полетом фантазии?
Иллюстрированию «Невского проспекта» Гоголя предшествовала основательная исследовательская работа. Я хотел «войти» в текст, стать участником событий и ввести с собой читателя. Я прошёл маршрутами художника Пискарёва и поручика Пирогова, нашёл дома — очевидцы событий. В запасниках Эрмитажа потрогал единственное сохранившееся уличное женское платье времён Гоголя — «Чёрное домино». Выяснил цвет света масляных фонарей. Установил, как подвязывали стволы деревцев на Невском к опорным палкам (так же, как и сейчас). У специалистов узнал, что именно при ношении военного костюма являлось позором для офицерской чести, и как «с понтами» офицеры носили шляпы-двууголки. В общем, полезно поработал.
Любимые строки «Медного всадника» заставили меня погрузиться в изучение Петербурга 1824 года. Во время наводнения город был другой: на месте зданий Сената и Синода, Зоологического музея были другие постройки. Александровскую колонну ещё не воздвигли, Главный штаб не достроили, строительство Исаакиевского собора ещё продолжалось. Цвет Зимнего дворца был сдержанно-жёлтый. От мраморных львов, на одном из которых спасался Евгений, до Медного всадника и Невы простиралась пустая голая площадь.
Очень мне помогло то, что большое наводнение на Неве я видел в 16 лет своими глазами. Меня поразил тёмно-песочный цвет воды. Нева шла под пронзительный фальцет ветра против течения не волнами — горами, немного не достигая вершин арок Дворцового моста. Мне кажется, эти впечатления из юности оживили и усилили иллюстрации.
По моему опыту, неожиданный и интересный материал помогает созданию новых образов. По возможности доскональное и полное изучение материала меня не сковывает, а окрыляет.
- Книга какого автора была первой Вашей большой работой как иллюстратора? Моей первой большой работой в иллюстрации были «Три толстяка» Юрия Олеши (1986 г.). Эта работа была для меня принципиальной. Она многое определила в моей последующей жизни и творчестве. Это был мой первый авторский проект.
- Какая книга, проиллюстрированная Вами, самая любимая? Над какой было труднее всего работать?
У меня всегда любимая книга та, над которой я работаю сейчас. Прежние мои книги я люблю, как детей, со всеми их достоинствами и недостатками. Труднее всех мне далась книга поэзии для детей современных французских поэтов «Месье, месье, который час?». Я долго не мог понять, как иллюстрировать стихи вообще, и стихи для детей в частности. С прозой мне легко — наработаны свои методики и подходы. Дело пошло, когда я понял, что поэт пишет своё, и мне надо рисовать своё, но, как написал Григорий Кружков, всем «надо играть по одним правилам». Меня так захватила свобода в рисовании для стихов (иллюстрированием это не назовёшь), что я думал в дальнейшем рисовать только детские поэтические книги. У нас чудесные детские поэты!
- Есть ли у Вас книги, над которыми Вы давно хотели бы поработать как иллюстратор, но по каким-то причинам идеи остались отложены?
Конечно, есть книги, над которыми я надеюсь поработать. Сейчас у меня лежат и ждут своего часа макеты «Повестей Белкина» и русских сказок. Это нормально. Путь «Серебряного копытца» к читателю длился 5 лет, а «Алых парусов» — так вообще 12.
- Что Вы сейчас читаете как читатель и над чем работаете как художник?
Читаю в основном нужные для работы тексты. Я так устроен, что, когда рисую, так глубоко вхожу в текст, что постороннее читать не могу. Когда очень устаю, читаю Юрия Коваля. Недавно появилось время между проектами, читал Брэдбери. Только что закончил иллюстрации к двум ранним сатирическим повестям Ф. М. Достоевского.
- Каким Вы видите будущее книги?
Я не пророк, но, думаю, в будущем, конечно, детская книга будет жить. Возможно, с приходом новых технологий изменится её форма. Ещё, мне кажется, бумажная книга сохранится в виде высокохудожественных подарочных изданий, как с иллюстрациями художников, так и по тематике искусства.
